Любовь
Друзья Азы провожают меня в Гали.
Сосед принес молодое вино. Я все норовила поднять тост за возвращение в Сухуми, но все оказались так чувствительны к этой мысли, что избегали ее.
Возвращение в Сухуми не может быть фразой. Это боль. Это жизнь, и это смерть.
Среди нас был шестидесятилетний специалист по греческому языку. Беженец. Искал точные русские слова, но никак найти не мог. Мне уже надо было идти на ингурский мост, когда знаток Аристотеля и Еврипида остановил меня: "Пусть ваша миссия станет мостом, по которому пройдет наша любовь".
Ах вот оно что! Все сейчас враз соединилось. В одну картину. Сотни разрозненных впечатлений связались одной нитью. Она звалась прощением. Она звалась покаянием.
Но более всего она была любовью.
- Эльвира, ну почему ты не съездишь в Сухуми? Почему? Там живет Люда Оторба. Врач. Моя подруга. Ты спроси у нее: у абхазов осталось к нам то чувство, которое живет в нас? Они должны знать, что мы наказали тех, кто начал войну. Мы и сами наказаны.
Западная Грузия. Рухи
Он был очень стар, Сулико из Кутаиси. Умолял пропустить его в Гали: умер младший брат. Паспорт у Сулико был грузинский и прописки гальской не было.
- Вот мои документы. Возьми и держи, пока я похороню брата. Пошли кого-нибудь узнать, правду ли я говорю... Сынок, покойник не убежит. Я подожду.
Нет, его не пускали. Он курил не переставая, а потом как-то странно заметался. Доходил до середины моста и снова возвращался. Мимо мчались, не останавливаясь, ооновские белоснежные джипы и множество других машин с гуманитарными знаками. К кому мог обратиться старик Сулико с просьбой - пробиться на похороны брата?
А ни к кому - вот где незадача! Война порождает гигантский бюрократический аппарат, именующийся гуманитарной миссией. Но реальный, конкретный человек со своим личным, частным горем, своей единичной, частной судьбой не входит в расчеты этой махины, которая пролагает колею для самой себя.
Я так и не знаю, перешел ли мост Сулико, попал ли на похороны младшего брата. Покидаю мост и все оборачиваюсь. Седой как лунь Сулико по-прежнему маячит на мосту.
И покойник вечно ждать не может.
Абхазия. Гали
На улице Шевченко живет Наташа Шевченко. Она убеждена, что улица названа в ее честь. Один глаз потеряла в той, которая Великая и Отечественная. Совсем девочкой ее с матерью захватило гестапо. Кто-то донес, что в доме бывают партизаны. А они их сроду не видывали. Почему-то больше всего Наташе запомнилось, как она смотрела сквозь решетки на улицу, где играли ее сверстники. Наташа безутешно плачет и плачет, когда вспоминает свое детство.
Кто бы мог подумать, что зверство вернется!
...К дому подошли чеченцы. Потребовали стакан. Наташа подумала, что хотят воды. Они хотели драгоценности. Она вынесла из дома дочкино колечко. Больше ничего не было. Один бравый молодец, почему-то в боксерских перчатках, рванул Наташе челюсть и обнаружил золотые зубы.
- Знаешь, о чем я подумала в эту минуту? Смех сказать, да грех утаить: мне не было больно! Значит, вот так они дубасят друг друга на ринге, а мы убиваемся.
Смертельный страх пришел уже потом. Потребовали отвертку. Вытащили золотые зубы.
- Неужели только так должны были сойтись начало и конец жизни? - причитает Наташа. И все плачет и плачет.
Спрашиваю: все ли мародеры были чеченцами? Наташа понимает "глубокий" замысел и отчеканивает:
- А теперь неизвестно, кто они были. Бандиты - да и все. Что поминать... Ну, я скажу тебе: да, чеченцы. И что? Что ты из всего поняла?
Рассказывает, как в 1998 году, в майскую военную кампанию, ранили одного чеченца. Он корчился от дикой боли. А приехавшая из Москвы дочь Валя обладает способностями экстрасенса. Вот они и взмолились: помоги да помоги.
- Дочь, не отходя ни на шаг, везла того чеченца до Сухуми. Боли у него не было. Потом она интересовалась, жив ли. Жив оказался ее чеченец. Предлагал выйти замуж за брата. Дочь отказалась... Видишь, как она, жизнь, поворачивается. Ты думаешь - это твой враг и куражишься над ним, а он потом твоим спасителем делается.
Зеркало для народа
Валентина Ильинична Клепикова, по мужу - Шония. Выработала целую систему жизни в экстремальных условиях.
Во время войны и после освободилась от всех житейских страстей. Вошла в область духа, как в свою обитель. Выучила на старости лет английский по собственной методике. Теперь вовсю беседует с ооновским негром на отвлеченные темы. В Россию возвращаться не будет.
- Кто я там? По классификации Лужкова, я "лицо кавказской национальности". Я ведь никогда не сменю фамилии. Да, я русская женщина, но я менгрельская невестка. А это уже нечто, без чего я не существую. России этого не понять... Я люблю менгрелов как народ. За что? За коллективные формы жития. В какое бы одиночество меня ни вгоняла жизнь, я знаю, что здесь никогда не буду одна.
Однажды Валентина Ильинична сказала, что ей очень важно видеть улицу освещенной: к опасности надо готовиться. С тех самых пор абхазы, живущие напротив, держат зажженным свет в галерее, чтобы русской женщине и менгрельской невестке было спокойно.
- Абхазы и грузины - это мои народы. Вы знаете, что надо вглядываться в другой народ, чтобы почувствовать всеобщность своей природы? Мне повезло. Передо мной всегда было это зеркало.
отсюда
0 Комментарии